она бы просто не успела», потому что Соединенные Штаты и Великобритания не смогли бы отреагировать достаточно быстро, предсказывал Виктор.
«Речь сэра Виктора была превосходной, но я лично считаю, что лучше было бы ее не произносить», — сказал Гораций своему брату, который вернулся в Гонконг.
Через несколько недель после того, как Гораций услышал пессимистическую речь Виктора, он улетел из Шанхая на самолете в Гонконг. Он взял с собой своего китайского дворецкого. «Мне нужна летняя одежда, так как у меня ничего нет», — написал он Лоуренсу накануне отъезда. — «Пожалуйста, выберите что-нибудь хорошее, чтобы я мог сразу же сшить это и не вариться в зимней одежде». Он заверил Лоуренса, что его дворецкий сможет быстро вернуться в Шанхай, когда придет время снова устраивать вечеринки в Мраморном зале. Гораций так и не смог вернуться в Шанхай.
* * *
Виктор остался, и горечь, которую он испытывал, выплеснулась наружу, когда коммунисты приблизились к нему. «Китайцы не любят иностранцев и никогда не любили», — сказал Виктор одному репортеру. «Они будут вести с нами бизнес, но только до тех пор, пока это соответствует их целям». И еще: «Китаец — это как женщина», — сказал Виктор. «Чем больше вы ей даете, тем больше она ожидает. И если что-то, что она делает вопреки вашим советам, оказывается неправильным, она говорит: „Почему вы меня не остановили?“».
К этому моменту многие китайцы тоже были сыты по горло Виктором. В одном из писем в шанхайской газете, написанном американским бизнесменом китайского происхождения, говорилось «Именно в Китае он заработал столько денег. Вместо того чтобы выразить благодарность китайскому народу, он проклинает нас в целом. Если мы не любим иностранцев, как он сказал, как он мог остаться в Китае большую часть своей жизни? Самый непопулярный человек в Китае — это не американец, а тот, кто никогда не ценит доброту других».
28 ноября 1948 года Виктор улетел из Шанхая по билету Pan American World Airways в оба конца, обратный рейс был запланирован на весну 1950 года. Он сказал журналистам, что ожидает, что к тому времени Шанхай будет контролироваться коммунистами, но настаивает, что «красные будут вести бизнес с Соединенными Штатами и Британским Содружеством», потому что им будут нужны западные товары. Конечно, он хотел бы ликвидировать свои собственные активы, сказал он журналисту. «Но кто их купит при том состоянии, в котором сегодня находится Китай? Если вы сможете продать там хоть что-то из моих активов, я заплачу вам огромные комиссионные».
* * *
Из Гонконга Гораций следил за ухудшением ситуации в Шанхае и продвижением коммунистов, ежедневно получая письма от своего шанхайского секретаря и смотрителя Мраморного зала. Через несколько месяцев после его отъезда секретарь написал ему, что надгробный камень, о котором он так долго беспокоился, установлен над могилами его родителей. Поскольку ни Горация, ни Лоуренса не было рядом, чтобы отдать дань уважения, некоторые китайские слуги и офисные работники положили на могилу цветы.
В остальном новости были мрачными. Китайская прислуга в Мраморном зале судорожно собирала мебель, ковры и столовое серебро, надеясь переправить их в Гонконг. Коммунистическая Народно-освободительная армия начала артиллерийскую атаку на город. «По всему городу были слышны тупые удары», — доложил Горацию смотритель Мраморного зала. В Мраморный зал попали два осколка.
«Может наступить период, до и сразу после прихода нового режима, когда продовольствие может стать очень дефицитным», — написал в ответ Гораций. «Наши мысли со всеми вами в Шанхае. I
Я очень сомневаюсь, что это письмо дойдет до вас, но в любом случае я могу попытаться».
На Бунде войска китайских националистов ворвались в отель Cathay и установили пулеметы в номерах, выходящих на улицу, поклявшись защищать Шанхай «до смерти». Три недели спустя коммунистические войска вошли в город, не встретив особого сопротивления. Националисты сделали несколько выстрелов из окон отеля Cathay, после чего сдались. Коммунистические войска — в основном крестьяне-новобранцы из сельской местности — вошли в вестибюль и окинули взглядом мраморные стены и изысканную обстановку.
Виктор, живущий в лондонском отеле Ritz, сидел в офисе своего адвоката в этом городе, когда по новостной ленте передали сообщение о том, что Шанхай пал перед коммунистами.
«Ну вот и все», — сказал он тихо. — «Я сдал Индию, а Китай сдал меня».
Через несколько дней Виктор был на спектакле в Лондоне, когда в фойе во время антракта к нему подошел мужчина.
«Я останавливался в вашем отеле Cathay во время моего последнего визита в Шанхай», — сказал мужчина.
Сэр Виктор грустно улыбнулся и поправил его: «Мой бывший отель, вы имеете в виду».
* * *
ШАНХАЙ НАЧАЛ СВОЕ ОЧЕРЕДНОЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЕ. Вопреки мнению Виктора о том, что коммунисты будут сотрудничать с ним и другими иностранными бизнесменами, новые правители Шанхая начали медленную работу, неумолимый захват бизнеса Сассунов и Кадури. Они сразу же захватили контроль над компаниями, имеющими решающее значение для функционирования города, например над Shanghai Gas Co Кадури. Затем, вместо того чтобы сразу же захватить частную собственность и изгнать иностранцев, коммунисты решили выжать из иностранных предпринимателей как можно больше. Они предъявили им нескончаемую череду налоговых законопроектов, нормативных актов и требований к рабочим. Они отказывались разрешить иностранным руководителям покинуть Китай, пока те не выполнят все требования. Китай пережил «век унижений» от рук таких капиталистов, как Кадори и Сассуны. Теперь настала очередь иностранцев быть униженными.
Как и во время наступления японцев на Шанхай, Виктор Сассун бежал из города, оставив за себя подчиненных — на этот раз своего кузена Люсьена Овадью, который с 1945 года с минимальным успехом пытался продать собственность Сассуна. Вскоре после того, как коммунисты объявили о создании Китайской Народной Республики, коммунистическая полиция сообщила Овадье, что, несмотря на то, что он является британским гражданином, он не может покинуть Китай без разрешения полиции. Такое разрешение не могло быть выдано до тех пор, пока отель Cathay и все компании Виктора не выплатят все свои корпоративные обязательства, включая налоги, зарплаты и пенсии. Овадия был в плену.
Сначала пришли налоговые счета. Здания, которые построил Виктор и которые определяли шанхайский небосклон, — Cathay Hotel, Hamilton House, Embankment House — получили новые налоговые счета на несколько сотен тысяч британских фунтов (несколько миллионов долларов в сегодняшних деньгах), подлежащие немедленной оплате, с процентами в размере 1 процента в день. Овадия сказал, что не может их оплатить. Коммунисты сказали, что он должен запросить валюту за границей. Овадия сказал Виктору, чтобы тот не соглашался. Об отправке денег «не может быть и речи», настаивал Овадия. Это
